|
Всего много было у русского царя Петра Алексеевича, в его царстве-государстве... Но морем он был все-таки «обижен»: на Балтике хозяйничали шведы, Черное море - под властью турецкого султана. И к Каспийскому не пробиться, из-за того, что на пути к нему «шалят» бесчисленные разбойничьи шайки всех мастей. Правда, есть еще два океана, но один почти весь год мерзнет во льдах, а до другого, степными и таежными дорогами, от Москвы десять тысяч верст!
И, бывало, пируя в узком кругу своих единомышленников, с грустью говаривал царь Петр Алексеевич, что он с великой охотой, за одну квадратную милю воды отдавал бы десять квадратных миль земли.
И наконец, вот оно - море! Самое желанное, Балтийское! Да еще и с островом морским! И пылкому воображению русского царя остров этот представлялся подобием настоящего военного корабля, на котором все - по законам морской службы.
И ощущая себя командиром этого корабля, царь Петр Алексеевич ни на минуту не выпускал из поля зрения самое любимое свое детище. И как только можно было, мчался русский царь на свой остров - остров Котлин, как именовался он еще с древнейших времен. И там, с утра до ночи, без устали, месил грязь и пыль строительных площадок длинными своими ногами, дотошно вникая во все мелочи, вплоть до того, что собственноручно писал указы, сколько и каких гвоздей нужно для того или иного трапа...
Тридцать пять крепостей основал Император Петр Великий за годы своего долгого царствования. И несколько старинных русских обновил. Но самыми знаменитыми стали Кронштадтская на острове Котлин (Финский залив), Санкт-Петербургская на Заячьем острове (дельта реки Невы) и Шлиссельбургская на Ореховом острове (Ладожское озеро).
Началом Кронштадтской крепости послужил форт Кроншлот, основанный в 1704 году. Слово Кроншлот в старых документах переводится как Верховный замок. Но если учесть, что слово «крон» — это еще и фортификационный термин, означающий «укрепления», а слово «шлот», с немецкого — небольшой замок, то можно это словосочетание перевести и как «Укрепленный замок». И до 1723 года под понятием «Кроншлот» подразумевалось все, что было островом Котлин и все, что было с ним связано. А когда царем Петром Алексеевичем был издан Указ о наименовании города, возникшего на острове Котлин, Кронштадтом, что означает «Укрепленный город», «Город-крепость», тогда все и встало на свое место. Форт Кроншлот стал ядром всей обороны Южного фарватера, а город Кронштадт стал ядром всей обороны острова Котлин, почему и была заложена главная крепость, заключавшая в себе и город, и военный порт, и арсеналы, и промышленность, и войска. К великому счастью, за свои триста лет Кронштадт ни разу не был переименован в угоду неким политическим амбициям.
Когда в 1703 году заложена была крепость Санкт-Питер-Бурх, что с голландского переводится у нас как «Крепость Святого Петра», города на берегах Невы, как такового, еще не было. А потом, когда появился город и стал он столицей Государства Российского, это словосочетание было переделано под немецкий лад, видимо, ради благозвучия. И постепенно жители Санкт-Петербурга стали различать эти два понятия: крепость Санкт-Петербургская — это крепость Святого Петра, оплот обороны города Санкт-Петербурга, города Святого Петра. И даже получается, что название свое крепость получила по имени города. И так было почти двести лет. Во всех царских Указах, во всех документах всегда писалось: Санкт-Петербургская крепость.
Но вот переименовали город Санкт-Петербург в Петроград. Потом - в Ленинград, и - снова в Санкт-Петербург. И в этой топонимической чехарде совершенно пропала Санкт-Петербургская крепость, но появилась Петропавловская крепость вместо нее. Затем стали забывать и этот термин, и появилась новая, дикая, безобразная конструкция - «Петропавловка!».
Да, есть на территории Санкт-Петербургской крепости храм во Имя Святых Петра и Павла - Петропавловский собор. Но ведь нельзя же его обзывать Петропавловкой. А если под этим словом подразумевать крепость, то никакая она не Петропавловка, а Санкт-Петербургская крепость.
Самая старшая из этих трех крепостей - Шлиссельбургская, возведенная еще в новгородские времена на Ореховом острове, что на Ладоге, у самого истока Невы и названная ими «Орешек». Шведы, захватив эти края, не стали переименовывать русские укрепления, а сделали перевод с русского. И получилось у них - «Ноттенбург», но русские, жившие здесь, немножко упростили это выражение и говорили - «Нотебург».
Осенью 1702 года, в ходе Великой Северной войны, «сей Орех», по словам царя Петра Алексеевича, счастливо был «разгрызен»: после яростного штурма сдался на милость Русской Армии шведский гарнизон и над древним Орешком взвился флаг Царя Московского!
Как же счастлив был царь Петр Алексеевич! Шутка ли, до моря всего лишь семьдесят верст. Старый, крепкий Орешек, не зря на этом месте был ты поставлен: ты — ключ к морю! И повелел царь Петр Алексеевич отныне звать бывшую крепость Орешек - крепостью Шлиссельбург, что с немецкого означает «Ключ-город». И городок на берегу Невы, рядом с крепостью, ранее именуемый Ореховым, стал именоваться Шлиссельбургом тоже.
Много веков несла свою вахту Шлиссельбургская крепость на водных коммуникациях, ведущих вглубь России. Вахту свою она сдала Санкт-Петербургской крепости, а Санкт-Петербургская крепость — грозному, неприступному Кронштадту.
Приметил во время своих поездок на остров Котлин царь Петр Алексеевич одно местечко на южном побережье, откуда все как на ладони: и форт Кроншлот, с трепещущим на ветру флагом, и корабли, идущие своим курсом по фарватеру, и город среди волн, и берега Финляндии, в голубой дымке, за ним. А справа уже вырисовываются очертания первых сооружений крепости Санкт-Питер-Бурх, с городом и портом на берегах Невы, а там, дальше, на Ладоге и она - крепость Шлиссельбург.
И повелел царь Петр Алексеевич поставить тут, в виду Кронштадта, Съезжий двор (Канцелярию). А жители окрестных деревень и работные люди возвели по соседству деревянную церковь во имя Богоявления Господня, в которой Государь охотно, по праздникам, во время службы, читал «Апостол», Книгу деяний и посланий апостольских.
Все чаще и чаще стал наезжать сюда царь Петр Алексеевич. И вскоре, на самом берегу моря, появилась у него «попутная палатка», где было ему так спокойно и хорошо, и где ему
так вольно дышалось. И назвал царь Петр Алексеевич эти маленькие свои покои - Монплезир, что значит «Мое удовольствие».
Прошло еще некоторое время, и решил царь Петр Алексеевич именно здесь устроить главную свою летнюю резиденцию. И сразу же принялся за дело. И вот на пустынном и унылом доселе болотистом берегу закипела жаркая работа. С раннего утра и до глубокого вечера стучали топоры, бухали молоты, визжали пилы, ржали лошади, скрипели телеги и слышались голоса множества людей.
Вот так и возник Петергоф (Усадьба Петра), прославившийся впоследствии на весь мир своими чудесными, сказочно прекрасными дворцами, парками и фонтанами, а поселение рядом с ним превратилось в небольшой городок с уездом своего имени.
До революции Петергоф был Императорской резиденцией. И любоваться его красотой могли только придворные и гости Императорской фамилии. Изредка, в большие праздники, открывались ворота садов и парков для народа. Но после революции Петергоф стал доступен всем. Дворцы превратились в музеи, а аллеи парка дарили свою прохладу и свежесть сотням тысяч посетителей, которые приезжали сюда со всех концов страны.
Но дворец Монплезир так и остался заветным местом. Все, кто приходил сюда, с глубоким волнением смотрели на Кронштадт, овеянный исторической славой. Он по-прежнему красуется над морем, спокойный, сосредоточенный, невозмутимый, бесстрашный...
Ах, как хотелось всем побывать в Кронштадте, поближе увидеть боевые корабли Краснознаменного
Балтийского Флота, посмотреть на моряков, пройтись по городу, живущему столь таинственной, столь замкнутой, но такой прекрасной, исполненной морской романтики жизнью!
Но тогда никто не мог просто так взять и приехать в Кронштадт. Морская крепость Кронштадт, Главный военный порт, База Краснознаменного Балтийского Флота - являлись объектами самой большой секретности.
Таким увидели Кронштадт и немцы в сентябре 1941 года. И, наверное, им казалось, что с Кронштадтом они справятся без особых хлопот: с их-то техникой, с их выучкой... Но все попытки добраться до Кронштадта, одна за другой, терпели крах. Единственное, что они могли суметь - прорваться к берегу там, в районе дворца Монплезир, и хорошо укрепиться.
И, сидя в своих дотах и дзотах, с ужасом взирали фашистские вояки на Кронштадт, в те дни, когда он, один на один, сражался в поединке с Люфтваффе. Все видели немцы: и как тучи их «Юнкерсов-87» и «88» шли на Кронштадт со всех сторон, как отбивали кронштадтские зенитчики эти налеты, как черные облака клубились над Кронштадтом, как сверкали взрывы в гаванях и на рейдах, как вихрем проносилось пламя от одного берега острова Котлин до другого. Все видели немцы. Но только одного они не видели - паники и растерянности. Кронштадт стоял как Кронштадт! Да, не было у него прикрытия с воздуха, да, была массовая гибель людей, да, страшными, грандиозными были разрушения. Но отбивался Кронштадт, но помогал он огнем дальнобойной своей артиллерии сухопутным войскам: именно в эти дни шли последние, решающие бои у стен Ленинграда! Гитлер и дружок его Геббельс организовали этот удар по Кронштадту с воздуха специально для того, чтобы заставить его замолчать. Но не дрогнули защитники Кронштадта. И продолжали свою боевую работу под дождем бомб. И каково же было немцам, когда буквально через неделю после штурма, свидетелями которого они были и почитали, что в Кронштадте и в живых никого не осталось, а именно, 5 октября 1941 года, черной осенней ночью, послышалась стрельба с моря и громкие крики: «Ура!», «Полундра!». И, при свете своих ракет увидели немцы людей в черных бушлатах и в бескозырках, с развевающимися ленточками, выходивших прямо из моря и атакующих позиции. Это был десант моряков Краснознаменного Балтийского Флота, высадившийся на Петергофский берег.
Завязался бой, который продолжался несколько дней. Но не смогли пробиться на помощь десантникам части с Ораниенбаумского пятачка, а также и из Кронштадта: связь сразу же оборвалась.
В эту ночь, кроме Петергофского, высадились еще три десанта: один в Стрельне и два - на берегах Невы. Но о них мало что известно. И только уцелевшие немцы до сих пор с ужасом вспоминают этих людей в черном... Из Кронштадта! Израненного, горящего, расстрелянного, разбомбленного! О, эти люди в черных бушлатах, с их полосатыми рубашками и развевающимися ленточками!
И теперь, приезжая в Кронштадт в качестве туристов, смотрят на все немцы буквально удивленными глазами. Особенно те, кто видел Кронштадт тогда, из Петергофа, из Стрельны, с Финского берега. И странно им теперь, что смотрят они на Петергоф отсюда, из Кронштадта, а Кронштадт все такой же, все так же красуется над волнами морскими, не страшась никого и ничего.
Подвиг Кронштадта в годы Великой Отечественной войны все еще не оценен по достоинству. И, может быть совсем забыт со временем. Но он будет жить в памяти немецкого народа, который сумел откреститься от фашистского наваждения и навсегда покончить со своим позором.
Там, в Германии, всегда будут помнить, как бился Кронштадт, как помогал он своей стране в самые трагические моменты борьбы с кровавым гитлеризмом.
И всегда будут помнить в Германии не только о героизме защитников Кронштадта, но и дивиться их нигде и никогда еще не превзойденному боевому мастерству, изумительной натренированности личного состава и идеальному состоянию материальной части.
«Как вы могли?» - вопрошают теперь пожилые мужчины, туристы из Германии, у многих из которых заметны следы ранений, - Мы все думали, да когда же у них пушки сломаются? А они все стреляют и стреляют...».
Несмотря на усилия немцев, Кронштадт все же уцелел. А Петергоф, по которому «садили» и из Кронштадта дальнобойной артиллерией, был разрушен до основания. И всем казалось тогда, что невозможно восстановить то, что было. Однако прошли годы... И вновь увидели люди прежнюю красоту царственного Петергофа. Еще одно чудо произошло: воскрес этот удивительный уголок нашей Родины. И Храм во имя святых Петра и Павла в Петергофе также восстановлен! А он, как и наш Морской Никольский Собор, в семьдесят метров высоты... Там был у немцев наблюдательный пост, и оттуда видели они все, что делается в Кронштадте и в его гаванях и на рейдах.
И гуляя по аллее Петровского парка, можно различить на горизонте очертания колокольни Храма Святых Петра и Павла. До этого пункта от нас - четырнадцать километров. Там были немцы! Казалось бы, ну совсем рядом!
Кронштадт и Петергоф крепко связаны судьбой. Петру Великому обязаны они своим возникновением, в обоих с огромной силой воплотилась идея морского могущества России, и оба они - убедительный пример безграничности творческих способностей русского народа.
Лидия Токарева
Статья из газеты «Кронштадтский вестник» № 9 от 04.03.2005 г.
|
|
|
|
