|
В старые времена главной улице Кронштадта была присуща одна особенность. Местные шутники подметили, как отличаются пешеходы одной стороны улицы от другой и прозвали нечетную сторону «бархатной», а четную — «ситцевой». В годы идеологической борьбы это истолковывалось с классовой точки зрения: дескать, желая оградить богатых, от соприкосновения с вульгарной публикой, власть предержащими было строжайше запрещено ходить по этой стороне матросам, солдатам, кухаркам, горничным, дворникам и прочему рабочему люду. Ну, конечно, этого не было. После отмены крепостного права никто не осмелился бы подписать такой указ. Простые люди сами избегали этих контактов. Судите сами: вот вышел матрос из своего железного обиталища, трюма какого-нибудь броненосца или крейсера, и пошел вдоль по Господской, по «бархатной» ее стороне.... А навстречу ему — офицер. Что надо по уставу сделать матросу? Принять положение «смирно», вытянуться самому и руки вытянуть вдоль тела, встретить взглядом господина офицера, отдать ему честь, а потом проводить его взглядом, «поедая глазами». Ну, а если господа офицеры попадаются здесь через каждые пять минут, то сколько же раз должен исполнить матрос этот ритуал? И если он не перейдет на другую сторону, то ему и всего увольнения не хватит, чтобы дойти, куда нужно. И нарядные дамы со своими мехами, перьями, цветами, шлейфами, волочившимися по плитам тротуара, подавляли скромным тружениц в платочках, кацавейках и в гремящих от крахмала ситцевых платьицах. Вот и происходил стихийный процесс разделения, одни блистали отточенностью своих манер, культурой речи, изяществом походки, другие — плевались шелухой от семечек, кидали под ноги окурки, скорлупу орехов, огрызки яблок и обрывки фантиков. И это, несмотря на дисциплину, которая вдалбливалась годами. Молодые лейтенанты Великой Отечественной испытывали чувство неловкости, когда, получая пополнение, встречали старых солдат и матросов — добровольцев. Они тянулись, как встарь, перед своими командирами, «ели их глазами», говорили «никак нет» или «здравия желаю», а у самих на груди, под шинелью, два или три «Георгия», а командиру их, мальчишке, девятнадцать лет! Но, кроме социального неравенства была и еще одна причина того, что так разнилась публика на улице Господской. Климатическая. Утром солнышко, в хорошую погоду, ярко освещало дома нечетной стороны. Но, господа, как известно, любят спать долго, им не надо никуда спешить, для них все уже сделано. А во второй половине дня солнышко переваливает на другую сторону, заходит в тыл нечетных домов и широкая, прохладная тень от них падает на тротуар. Вот тут-то господа и выплывают на моцион, и, конечно, предпочитают тень, ведь загар, веснушки, солнечные пятна на лице — ужас! Мода неизменно диктует: должна быть «интересная бледность». А по четной стороне гуляет простой народ и радуется солнышку, ведь это такая редкость в нашем туманном Кронштадте. Ну, а сейчас эта проблема решилась сама собою. Народ ходит, где хочет, одевается, как хочет, мусор швыряет куда хочет и даже свои естественные нужды совершает, когда и куда хочет. Дело доходит до абсурда: следы жизнедеятельности человеческого организма можно встретить даже на проспекте Ленина! Урны, расставленные повсеместно, да еще с обозначением «300», наши люди почему-то принимают за портативные писсуары и, ничтожё сумняшеся, «дуют» прямо туда! А во что превращаются подворотни, арки домов и тротуары — страшно сказать! Никогда еще такого в Кронштадте не было. Что это — дикость? Невоспитанность? Патология? Безответственность? Младенчество? Отсутствие туалетов? Безразличие правоохранительных органов или санинспекции? Что-то с нашими людьми творится невероятное.
Проспект Ленина, 20. Дом построен в первой половине XXI века, в нем размещалось полицейское управление. Но сама кронштадтская полиция была основана еще при императоре Петре Великом. 15 мая 1903 года в городе широко отмечалось ее двухсотлетие. Кронштадт до революции делился на 5 участков, во главе каждого находился пристав, а они замыкались на полицеймейстера. Порядок в городе поддерживался городовыми, большинство из них были по-настоящему преданы своему долгу. Люди всех классов и доходов обращались за помощью к городовым и чувствовали себя защищенными, так как они, действительно, могли и умели навести порядок.
Когда полиция перестала существовать, в доме номер 20 разместилось страшное учреждение — ВЧК. А потом — обосновалась милиция, которая подчинялась городской власти, но решающее слово оставалось за военными. Они тоже следили за порядком в городе, посылая для этого патрули на его улицы. А жизнь в Кронштадте не располагала к тонкости человеческих отношений: тяжелый труд, неважные жилищные условия, семейные неурядицы... И часто бегали люди на перекрестки, где всегда, днем и ночью, находился постовой милиционер, который безотказно шел по нужному адресу и наводил порядок. В годы Великой Отечественной войны наши милиционеры были настоящими героями. Им приходилось решать самые тяжелые вопросы, но и население всегда откликалось на призыв органов правопорядка. И при жилконторах были различные общественные комиссии, товарищеские суды и прочие рычаги воздействия на членов общества, имеющих какие-то отклонения от общепринятой морали... Теперь все по-другому... Не видно ни постовых, ни патрульных бригад... Даже прохожих в милицейской форме на улице не встретишь. На звонок по телефону отвечают не всегда адекватно, могут и вообще не приехать. А нарушителей, хотя иногда и задерживают, но вскоре почему-то отпускают. А те и вовсе распоясываются...
Стоит этот скромный двухэтажный домик на проспекте Ленина вот уже почти двести лет. И называют его «двадцаткой», и вошел он в городской фольклор, как вечно живая, неотъемлемая часть города. До сих пор вспоминают старожилы одного послевоенного милиционера. Его знал весь город. И называли просто — Иван Иванович. Он был мастером штрафовать мелких нарушителей порядка. Добродушие, терпение, объективность Ивана Ивановича снискали ему громадное уважение среди кронштадтцев. И когда его не стало, о нем искренне горевали и молились за него.
Проспект Ленина, дом 25. В нем открыто было одно из самых первых после войны кафе — «Чайка». Днем это учреждение считалось столовой, но вечером превращалось в ресторан. Многим кронштадтцам, уже вкусившим прелесть мирной жизни, хотелось иногда где-то «посидеть», развлечься разговором в дружеской компании и, конечно же, в приятной обстановке: обычные пивнушки, в просторечии — «шалманы», теряли свою привлекательность.
Первыми завсегдатаями были люди «с весом», а потом и остальные потянулись. В зимние вечера, когда за окном свищет ветер и идет снег, так приятно посидеть в теплом, светлом зале за хорошо накрытым столом, и под тихую, нежную мелодию вести беседу о жизни, о былом...
Но шли годы. Менялась и жизнь, и люди, и кафе становилось другим. Приоритет был отдан выпивке, так как приходили люди в кафе не голодными. Так, незаметно, все изменилось. Однажды группа проголодавшихся экскурсантов, увидев вывеску «Чайка», страшно обрадовалась. Время было позднее, ничего не купить. С радостью ввалились они в кафе, где было полно народу. И уже предвкушали, что будет им и бифштекс, и ромштекс, и антрекот на выбор. Но явилась администратор кафе и сказала, что свободных мест нет. И когда раздались возгласы отчаяния, она, в утешение, добавила: «Тем более, что у нас не едят, а пьют».
Вот и теперь мы видим триумф пьянства. В чем дело? Почему более-менее трезвый образ жизни сменился столь непреодолимой тягой людей к спиртному? Видимо то, что переживает сейчас люди, — жестокость во взаимоотношениях, несправедливость, социальное несовершенство общества, его нестабильность — убивают нравственность, подрывает умственное начало в натуре человека. И уходит он в застолье, чтоб забыться. И непонятно, почему нет государственной политики, контроля над оборотом алкогольной продукции? Император Николай Второй торговал водкой (госмонополия), и часть средств шла на общие нужды. Ныне видим мы только безудержную спекуляцию.
Проспект Ленина, 33. Дом с очень интересной биографией. Он тоже был построен во времена Императора Николая Первого. Первым владельцем был купец Недоносков. А затем его купил один из лучших граждан Кронштадта — купец Николай Григорьевич Сидоров. Вначале находилась здесь гостиница «Неаполь», а с 1861 по 1865 год — редакция и типография газеты «Кронштадтский вестник». Вдова Сидорова подарила дом городу, с тем, чтобы в нем было открыто учебное заведение имени ее супруга. Оно открылось в октябре 1899 года и было рассчитано на шестьдесят человек. Городской Думой, госпожа Сидорова была избрана почетной попечительницей училища. Ученики получали бесплатно учебные пособия, одежду и питание. После революции училище прекратило свою деятельность, но имя купца Сидорова осталось в топонимике города — Сидоровский канал! Да именно он, купец и бизнесмен, прорыл канал в Ломоносове (тогда Ораниенбаум). Пассажирские суда стали подходить к пристани, устроенной на берегу канала. И сразу же изменилась жизнь кронштадтцев — в летнее время можно было поехать на пароходе в Ораниенбум. А там, буквально рядом, железнодорожный вокзал и ничего не стоит добраться поездом до Питера! А в самом Ораниенбауме — рынок, совсем рядом с пристанью. И можно было недорого купить фрукты, овощи, свежую рыбу, ягоды, грибы, различную зелень, цветы. Более ста лет служила Сидоровская пристань делу сообщения между Кронштадтом и Большой землей.
Проспект Ленина, 37. Главпочтамт. Наша кронштадтская почта была учреждена согласно Указу императора Петра Великого от 31 августа (13 сентября) 1721 года «Об учреждении почты между Санкт-Питербурхом и Котлиным-островом». Великий преобразователь ни на одну минуту не выпускал жизнь острова Котлин из поля зрения. Где бы он ни находился, чем бы ни занимался, но ежедневно прибывал к нему нарочный с донесением от командования острова Котлин. И сам царь посылал свои инструкции с указаниями, поражающими дотошностью, вплоть до количества и размера гвоздей. Учреждение регулярной почты во многом облегчило положение царя и командования гарнизона. Постепенно сложился и порядок доставки корреспонденции: летом — водою, а зимой — по льду, на быстроходных буерах, которые и были изобретены русским царем.
Что касается почтовой конторы, то вначале размещалась она в частных домах. А письма приносили сдавать в мелочные лавочки, хозяева которых принимали и оплату за почтовые услуги. А затем на Господской улице было выстроено специальное здание для Главпочтамта, кроме которого в разных частях города были свои почтовые отделения. По преданию, Здание Главпочтамта поручено было проектировать и возводить архитектору Кавосу, одному из самых видных архитекторов того времени. И здание получилось очень хорошим, в самых лучших традициях русской архитектуры Николаевской эпохи. Почта работала по твердому графику, который выдерживался неукоснительно: два раза в неделю. Начиная с 1861 года, пошли пароходы, и в летнее время газеты поступали в Кронштадт уже на следующий день после выхода, а письма приходили к адресатам через три дня! Непрерывно возрастал объем почтовых отправлений. И это понятно: военный порт развивался, крепость становилась более мощной, а флот из парусного — паровым. И росло население Кронштадта — города европейского порта, расширялась торговля, в том числе и международная. Это были годы процветания. Совершенствовалась и почта. Столичные газеты уже приходили в день выхода. Письма — буквально через несколько часов. А потом появился телеграф. И стал старинный почтовый двор Почтово-телеграфной конторой. Поражает и количество ежедневной корреспонденции. Это были пуды писем, бандеролей, газет и журналов. Сотни тысяч почтовых отправлений!
Но воистину уникальным явлением стала работа кронштадтской почты в годы всероссийской славы великого молитвенника Земли Русской — отца Иоанна Сергиева. В его адрес приходило столько корреспонденции, что существовало разделение: и письма, почтовые переводы, посылки и бандероли для батюшки Иоанна и почтовые отправления для всего остального Кронштадта — были сопоставимы. В годы военных испытаний почтовые работники показали образец выполнения своего долга. Письма приходили. И какая же это была радость — получить весточку от родных и близких. Хочется привести пример из того далекого времени. У одной кронштадтской семьи были родственники — железнодорожники. Желая помочь, один из них, весовщик железнодорожной станции, всеми правдами и неправдами, оформил багаж в Кронштадт, как бы малой скоростью, с крупой и мукой. Но адрес указал на Ораниенбаум, дескать, там рядом, приедут и получат. Не знал Иван Дмитриевич Иванов, что нет ходу в Ораниенбаум: сам он в кольце. Но, тем не менее, пришло извещение из Ленинграда о прибытии багажа малой скоростью. Но и в Ленинград в то время выехать было непросто.
Так и отписали родным. В ответ получили письмо, которое кончалось словами: «Что ж делать? Пусть хоть кто-нибудь, голодный, получит и съест». И каково же было изумление участников этой истории, когда багаж вернулся к отправителю, в связи с невозможностью доставить его адресату по обстоятельствам военного времени!
Невозможно забыть блокадных почтальонов: при свете коптилок, в холодных помещениях, разбирали они множество конвертов и фронтовых треугольников. А потом, шатаясь от слабости, разносили корреспонденцию по квартирам, погруженным в глубочайшую блокадную тьму.
После войны наша почта была исключительно богатой. Люди гонялись за подписными изданиями, писали без конца письма; поздравительные открытки десятками летели по случаю всевозможных праздников. А подписаться на газеты и журналы удавалось не всегда, и, получив квитанцию, многие почитали себя счастливцами, избранниками судьбы.
Все изменилось после 1991 года. Не до писем стало, ни до газет. А что касается Главпочтамта, то его нет больше в Кронштадте. Он теперь — в городе Сестрорецке! У нас — лишь почтовые отделения: первое, второе, третье. Вот так меняется все в жизни. Того и гляди, станет наш знаменитый Кронштадт Нью-Сестрорецком.
Но стоит здание почты на проспекте Ленина вот уже почти полтора столетия. И окна этого здания смотрят на нас глазами далекой и гордой старины. И мы отвечаем им взглядом, в котором и любовь, и признание, и благодарность... И все это с нами, навсегда.
Лидия Токарева
Статья из газеты «Кронштадтский вестник» № 30 от 04.08.2006 г.
|
|
|
|
