|
|
Революционная конспиративная квартира
|
На углу улиц Ленинградской и Мануильского возвышается сегодня пятиэтажная громада сталинского дома. В 1906 году на этом месте, за глухим забором, в тени рябинок и берез, таился уютный двухэтажный деревянный домик — и от пароходной пристани близко, и с Машинной школой почти рядом. Именно он и был выбран для конспиративной квартиры, в которой поселились две миловидные девушки, якобы приехавшие в Кронштадт, чтобы устроиться на работу горничными. На самом деле они были слушательницами Бестужевских курсов, членами партии социал-революционеров, давно уже занимавшиеся пропагандой революционных идей. И когда решено было устроить покушение на Военный суд, заседавший в Машинной школе, где слушалось дело о восстании против самодержавия, обе они — Анна Венедиктова и Анастасия Мамаева, согласились войти в состав боевой группы.
Боевая группа состояла из десяти человек — представителей разных политических партий, в то время еще находивших общий язык.
План действий состоял в том, чтобы устроить в здании Машинной школы взрыв и во время паники вывести тех подсудимых, кому угрожала смертная казнь, снабдить их одеждой, документами и переправить за пределы Кронштадта. Все нужное хранилось на конспиративной квартире, в том числе, и запасы динамита.
Подготовка к диверсии шла полным ходом, но все погубила досадная случайность. Приехав в Кронштадт с очередной порцией динамита, Анна Венедиктова шла с пристани на конспиративную квартиру и попалась на глаза городовому, который прохаживался по перекрестку. Городовой своим мужским взглядом отметил миловидную, скромно одетую девушку, в платочке, с узелком в руках. Проследил глазами, как она вошла в калитку углового дома. Замечтался о чем-то. И вдруг, к его удивлению, из этой калитки вышел молодой мужчина с тем же самым узелком в руках. Это показалось городовому очень подозрительным, и он обо всем доложил начальству. За таинственным домиком начали следить. И вскоре все открылось.
Боевая группа была арестована в полном составе. Её подвергли суду и приговорили к смертной казни. Всех десятерых расстреляли на Шестом Северном форту. Солдаты, видя перед собою женщин, отказавшихся завязать глаза, нервничали. Ружья в их руках ходили ходуном. И тогда Анастасия Мамаева обратилась к ним с просьбой успокоиться и целить прямо в сердце. Грянул залп. Тела расстрелянных были отвезены на мыс Лисий нос и там зарыты. Никто не знает, где находится эта братская могила.
Анне Венедиктовой было тогда двадцать четыре года. Она была замужем, ждала ребенка, отец которого тоже был революционером и находился в заключении в Петропавловской крепости. Когда известие об аресте Анны Венедиктовой пришло в город Борисоглебск Воронежской области, где жила ее мать, вдова железнодорожного служащего, несчастная женщина отправилась в Петербург. Но напрасно хлопотала она о смягчении приговора.
И вот, проходя по Исаакиевской площади, она вдруг услышала крики мальчишек-газетчиков: «Казнь бомбистов! Казнь бомбистов!» Она хватает газету и читает сообщение о казни своей Анны! И тогда, в состоянии аффекта, осиротевшая мать вбежала в Исаакиевский собор, где в тот момент шла торжественная служба, поднялась на солею и оттуда прокляла поименно всю царскую семью. Тут же бедная женщина была схвачена. А утром императору Николаю Второму было доложено дело о публичном оскорблении императорской фамилии. Дело очень серьезное: за это полагалось наказание, вплоть до смертной казни. Но Николай Второй, отодвигая папку с делом вдовы Венедиктовой, сказал: «Не хватало мне еще старух вешать… Объявите госпожу Венедиктову сумасшедшей, и пусть она едет к себе домой».
Анастасия Мамаева была дочерью ярославского купца-миллионера. Ей только-только исполнилось девятнадцать лет, но она уже была известным агитатором в Кронштадте. И когда родные узнали, что Анастасия арестована, они обступили старика Мамаева и стали умолять его спасти дочь. Но он прекратил все разговоры: «Мне не нужны Мамаевы, которым не нужен Царь». Сказал, как отрезал. И все стихло в доме. И никогда в этих стенах не звучало больше имя Анастасии. Прошло двенадцать лет. Революция, Гражданская война. В 1918 году вспыхнул белогвардейский мятеж в городе Ярославле. И отец Анастасии, хоть и не принимал участия в боях, но давал деньги мятежникам. Мятеж был подавлен, и Мамаев очутился в тюрьме, был осужден и приговорен к расстрелу.
Председатель местной ЧК, кронштадтский матрос Михаил Лебедев, утверждавший приговор, обратил внимание на знакомую фамилию в списке осужденных и спросил, не родственник ли этот Мамаев Анастасии Мамаевой. И вдруг слышит в ответ: «Да, это — ее отец». И тогда Лебедев отправился в тюрьму, называвшуюся Коровники. Войдя в камеру, он увидел седого, величавого старца. Он спросил, была ли у него дочь Анастасия. И тот ответил, даже не взглянув на своего собеседника: «Нет! Не было у меня никакой дочери!» «Неправда! Была! Была у вас дочь Анастасия! И в память о ней, советская власть дарует вам жизнь!»
И тогда старик Мамаев заплакал. Дома выяснилось, что он все эти годы поминал свою Анастасию в Церкви, так же, как и мать Анастасии, но и она скрывала это от своего супруга.
Пекарня Кронштадтского Военного порта
С первых же дней, как только началось освоение острова Котлин, казенное хлебопечение было поставлено на широкую ногу. Не только многочисленные воинские команды, но и все прибывавшие работные люди (десятки тысяч) ежедневно получали по два с половиной фунта печеного хлеба и немного соли.
Такой вид обеспечения работающих называется фрументацией. В истории человечества фрументация имела место не только в Древнем Риме, но и в России, в период строительства Санкт-Питер-Бурха и морской крепости Кронштадт. О масштабах выпечки хлеба в Кронштадте можно судить хотя бы по работе знаменитого Сухарного завода Кронштадтского Военного порта, производительность которого составляла в конце 18-го века 700 килограммов сухарей в сутки.
Тройная закалка, которой подвергались флотские сухари, позволяла им долго сохранять свои прекрасные пищевые качества. В море, во время длительного перехода, эти сухари зачастую служили основой всего дневного рациона моряков. Сохранился рецепт мурцовки, которая шла в ход во время шторма, когда на камбузе ничего нельзя было приготовить: горячий, крепко заваренный чай, в который крошили репчатый лук и сухари, заправляли маслом. И получалось полноценное блюдо! Тут и витамины, и жиры, и белки, и углеводы! Естественно, для выпечки хлеба использовались в те времена дровяные печи. Каждая крупная воинская часть имела свою пекарню и своих хлебопеков. В некоторых случаях хлеб поставляли частные производители по подряду. Для гражданского населения в городе существовали всевозможные булочные, кондитерские и так называемые мелочные лавки.
Наконец, решено было устроить в Кронштадте централизованное снабжение хлебом морских команд. 24 марта 1873 года начала работать Хлебопекарня Кронштадтского Военного порта, здание которой было выстроено на улице Чеботаревой (ныне улица Мануильского, 20).
Здесь тоже были деревянные печи, но уже применялась некоторая механизация производственного процесса. Потом, когда появилось электричество, хозяйство Хлебопекарни неоднократно перестраивалось и реконструировалось, в соответствии с новыми достижениями техники: все было механизировано. Тесто готовилось машинами и по особым, брезентовым рукавам, попадало на столы, где его разрезали на караваи или раскладывали по металлическим формам, которые с помощью особых тележек поступали в печи, пышущие жаром.
Производительность Морской пекарни, так в народе называли это учреждение, была рассчитана и на то, чтобы обеспечить своей продукцией все воинские части в Кронштадте, и, в случае нужды, все население города, у которого «морской хлеб» пользовался большим спросом. И немудрено, хлеб этот отличался замечательными свойствами: буханки были большие, высокие, пышные, с золотистой корочкой. Что касается мякоти, то она была сродни самому хорошему ситному. Вес такой буханки составлял три фунта (1200 граммов). Это был действительно прекрасный хлеб, который долго не черствел и никогда не трескался.
Тут же, на Горе, в доме номер 19 по улице Аммермана, в предвоенные годы был открыт городской Хлебозавод. Он тоже славился и качеством, и разнообразием своей продукции. Но все же «морской хлеб», по-прежнему, выпускавшийся в виде традиционных буханок, отличался он нее в лучшую сторону.
Даже в пору блокады в «морском хлебе» не было никаких примесей, он был такой же плотный, с еле заметными дырочками мякоти. Хлеб же нашего городского завода был темнее, тяжелее, почти в два раза ниже «ростом» и имел влажность 55%!
Так что отоваривать свои хлебные карточки «морским хлебом» было в войну огромным счастьем. Многие командированные ленинградские специалисты, прослышав о «морском хлебе», старались именно в Кронштадте выкупить свои пайки, так как в Ленинграде хлеб был совершенно другим. Рассказывали про одного ленинградца, который специально взял с собою хлебные карточки всей семьи, надеясь раздобыть в Кронштадте хлеб получше. Ему удалось не только получить хлеб по карточкам, но даже и прикупить несколько горбушек. Можно представить себе, как он радовался, предвкушая свой приезд домой, к близким, с сокровищами, которым в то время не было цены. Свои драгоценные мешочки он спрятал в чулане той квартиры, где остановился. Увы, не знал он, что была в том доме некая «уполномоченная», имевшая ключи от всех квартир, периодически обходившая их в отсутствие хозяев и «половинившая» их скромные запасы. Когда он собрался ехать домой и отпер чуланчик, мешочков там уже не было.
Что пережил этот человек, как его смогли утешить соседи, знавшие о «забавах» той «уполномоченной», сказать невозможно. Но ходит по улицам Кронштадта та самая «уполномоченная». Иногда она проходит и мимо того дома, на Советской улице, где сидят на своих скамеечках бывшие героини обороны Кронштадта, превратившиеся теперь в седовласых старушек. И каждый раз при её виде они смолкают, обмениваясь все понимающим взором. Но иногда одна из них вдруг скажет:
— Надо бы рассказать про неё…
— Зачем? У нее дети хорошие, внуки чудесные, стоит ли им жизнь отравлять?
— Может, покается, помолится…
Шли годы. Не нужна стала Морскому ведомству своя собственная хлебопекарня, и здание отошло гражданским властям, которые разместили в нем Молокозавод. Кронштадтцы были очень довольны: чудный творог, замечательная сметана, превосходный кефир, разнообразная молочная продукция — это ли не благо для Кронштадта. Но и Молокозавод спустя годы прекратил свое существование. Превосходный особняк перешел в частные руки. Что придет на смену бывшей Пекарне Кронштадтского военного порта и бывшему Кронштадтскому молочному заводу?
Что касается хлеба, то его теперь много, и сортов — просто не перечесть. Но старожилы, тем не менее, вздыхают: «Отведать бы вновь старого, доброго, чудесного кронштадтского ситного?»
Лидия Токарева
Статья из газеты «Кронштадтский вестник» № 27 от 02.07.2004 г.
|
|
|
|
