Режим Императора Павла, — строго принудительный характер службы, — тяжело чувствовался всеми чинами флота.
      С воцарением Императора Александра I молодёжь воспрянула духом. При главном командире порта, адмирале Петре Ивановиче Ханыкове, в Кронштадте начали впервые устраивать любительские спектакли.
 
      Инициаторами этого рода общественных развлечений были офицеры морской артиллерии, к которым тогда же примкнули и офицеры флота. Импровизированный театр быстро устроился в морском селении во втором новослужительском флигеле ¹⁾, в покоях нижнего этажа, освободившихся от уволенных тогда в отпуск служителей. Нашлись свои декораторы, устроившие бумажные кулисы, которые, кстати сказать, послужили причиною пожара 6 января 1803 года, прекратившего успешно начатое театральное дело, к огорчению всего кронштадтского общества.
      Труппа состояла из 30-ти офицеров-любителей, и спектакли давались ежедневно при переполненном зрителями помещении, благодаря выбору занимательных пьес и талантливому исполнению. Спектакли посещались многими почётными лицами Кронштадта с семействами. После пожара в театральном помещении, вице-адмирал П. В. Чичагов, состоявший тогда в звании товарища министра морских сил, сообщил адмиралу Ханыкову, что «в отвращение неудобств, происходящих от театрального занятия, столь неприличного званию офицеров, Государю Императору неугодно, чтоб заведённый в Кронштадте театр существовал ²⁾».
      В среде тогдашних участников любительских спектаклей находился лейтенант И. П. Бунин. Ему первому пришла мысль о возобновлении в Кронштадте клуба, или благородного собрания. Поддержанный в этой мысли своими товарищами, Бунин, при деятельном участии последн, составил поект новых клубных правил и предложил, для опыта, подписку между сослуживцами, результат которой сразу обещал успех предприятию. Подписалось 150 чел. Делу дан был, через адмирала Ханыкова, дальнейший ход, — и 28 января 1802 ходатайство об основании клуба удостоилось Высочайшего утверждения, а 6 февраля состоялось и самое его открытие.
      Таким образом, почтенному Ивану Петровичу Бунину принадлежит честь учреждения Кронштадтского благородного собрания.
 
      Иван Петрович Бунин ³⁾, дворянин Рязанской губернии, Скопинского уезда, родился 30 января 1773 года. Отец его, Пётр Максимович, умер в 1801 г. Воспитывался Бунин в морском корпусе, и в гардемарины произведён в памятном 1788 году, когда Швеция совершенно неожиданно открыла против России неприязненные действия на море. Бунин был назначен на фрегат«Гектор» под команду капитан-лейтенанта Колокольцова.
      Судьба наших двух фрегатов «Гектора» и «Ярославца», крейсеровавших в виду Ревеля, известна: в густой туман, будучи окружены шведским флотом, они, после непродолжительной перестрелки, взяты были у Суропа в план и отведены в Свеаборг.
      О пребывании в шведском плену Бунин рассказывал следующие любопытные подробности. С товарищами по корпусу ( в числе 15 чел.) он был первые три дня заключён в свеаборгском каземате, где пленники получали пищу сквозь отверстие, сделанное в потолке, и спали на соломе. Только на четвёртые сутки заключённых посетил комендант крепости и именем короля просил у них извинения в жестоком обращении, происшедшим будто бы по ошибке; после этого их тотчас же отвезли на королевский фрегат, стоявший перед Гельсингфорсом. Король Густав III очень милостиво обошёлся с нашими гардемаринами и объявил, что в вознаграждение за претерпенное он посылает их учиться в университетские города — одних в Або, других в Упсалу; но, заметив, что один молоденький гардемарин плачет, и узнав, причиною тому предстоящая разлука с товарищами, король согласился отправить их всех в Упсалу. После представления королю, пленных юношей накормили обедом в раскинутом на берегу шатре.
      В Упсале гардемарины былипорадованы новою королевскою милостию: им назначалось по 900 риксталеров (около 200 р. с.) для платы за посещение лекций и сверх того дано суточное содержание. Но так как без знания шведского языка они не могли пользоваться лекциями, то им предоставили право обучаться наукам у своих офицеров, с сохранением положенного содержания. Так прожили они в Упсале 2 1/2 года, пока, при размене пленных, не были возвращены в Россию, где и произведены в мичманы. Дальнейшая служба Бунина состояла, большею частью, в должности адъютанта при адмирале Ханыкове, сперва в крейсерствах по Балтийскому морю, а с 1795—1800 г. в совместном плавании с английским флотом в Немецком море, у берегов Голландии, в эскадрах Ханыкова и Макарова. Остальные же годы до времени своего увольнения от службы (до 1808 г.) Бунин находился в Кронштадте, командуя школою трубачей, и одно лето — внутреннею брантвахтою. Лейтенантский чин он получил в 1793 г., а чин капитан-лейтенанта в 1807 году.
      После 20-тилетней морской службы, Бунин перешёл в гражданскую, в которой прослужил 35 лет, поступив сперва, в 1810 году, в главное почтовое управление столоначальником. С 1811 г. он состоял инспектором над Петербургскими колониями до 1833 года, в котором эта длжность была упразднена. Затем, уже в чине статского советника, Бунин был смотрителем С.-Петербургского вдовьего дома, пока, в 1836 году, не был причислен к министерству внутренних дел, в каковом причислении и оставался до увольнения от службы, в 1852 году. При исполнении разнообразных служебных обязанностей Бунин зарекомендовал себя сообразительностью, энергией и честностью, заслужив Монаршее внимание, выражавшееся в неоднократных крупных денежных наградах, достигавших до 4 000 р. асс. единовременно. Та же энергия не оставляла его в последние годы службы при многоразличных важных командировках во внутренние губернии. Он имел бриллиантовый перстень в 3 000 р., пожалованный Государем Императором в 1807 г., в бытность кго командиром кронштадтской брандвахты, за человеколюбивый подвиг спасения погибавших 4-х человек на кронштадтском рейде, и орден Св. Владимира 4 степени, пожалованный за спасение, в ноябре 1808 года, 37 человек и почты, посланной из Кронштадта в Ораниенбаум. В 1852 году, марта 11, согласно прошению, по преклонности лет, Бунин был уволен от службы с пенсией, назначенной, «не в пример прочим», в количестве 4 000 руб. асс. (1 140 руб. сер.) ⁴⁾.
      Обладая заразительно-весёлым характером, при светлом уме и солидной образованности, Бунин был любимцем не только товарищей по флоту, но лиц, принадлежащих к высшему петербургскому кругу, в котором, по отзыву знаменитого Сперанского, имел репутацию неистощимого весельчака. Наибольшею известностью в обществе он пользовался в первой четверти истекшего столетия, как видно из воспоминаний одного из его племянников Эразма Стогова, служившего во флоте в 30-х годах, в чине капитан-лейтенанта ⁵⁾.
 
      Родной брат известной поэтессы — Анны Петровны Буниной, прозванной в своём кружке «десятою музою», Иван Петрович был и сам немножко поэт, недурной певец, хороший музыкант, отличный танцор, щёголь и любимец дам. Его веселонравие не имело границ, изобретательность в разнообразии удовольствий была бесконечна. Он до глубокой старости обладал хорошим здоровьем и вёл постоянное знакомство с представителями литературы и музыки. У него бывали В. А. Жуковский, И. И. Дмитриев, И. А. Крылов, М. И. Глинка, А. Г. Рубинштейн и др. Но моряков любил он предпочтительно, величая их «наилюбезнейшими», и ни разу, до последнего года своей жизни, не пропускал посетить Кронштадт ко времени празднования годовщины благородного собрания — 6 февраля; никакие погоды не удерживали его от этой поездки. На вечерах Бунина бывало много дам из высшего круга, а хозяйкой вечеров была сестра его, Анна Петровна. Обладая чувствительным, добрым сердцем, он всегда нуждался в деньгах. Нужда эта сказалась в особенности после его женитьбы, в 1823 году, на красавице Александре Петровне Юрьевой, имевшей 19 лет от роду, тогда как Бунину в то время было уже около 50 лет. Несмотря на такое неравенство лет, супружество их было очень счастливо, но продолжалось недолго: жена его умерла от тяжёлых родов в 1832 году. От этого брака Бунин имел четырёх дочерей и столько же сыновей ⁶⁾.
 
      Обременённый под старость долгами, Бунин нередко обращался с прошениями о пособии на имя Государя Императора Николая I, Государыни Императрицы, Наследника Цесаревича и Великих Князей — Константина Николаевича и Михаила Павловича, как лично его знавших, и никогда не встречал отказа. Скончался в глубокой старости (87-ми лет) тихо, на глазах любимой дочери, Надежды Ивановны, в Павловске в 1859 году, сентября 18.
 
      По смерти И. П. Бунина к семейству его сердечно отнёсся Его Императорское Высочество Великий Князь Константин Николаевич, исходатавший для дочери его, девице Надежде, ту самую пенсию 1 140 руб. (4 000 руб. асс.), которою пользовался в отставке отец, мотивируя своё ходатайство тем, «что первоначальная и главная часть службы покойного посвящена была флоту, в котором но до самой смерти, в глубокой уже старости, пользовался всеобщею любовью и уважением, как по личным своим качествам, так и, между прочим, потому, что попечениями и стараниями его в 1802 году учредилось в Кронштадте благородное собрание ⁷⁾.
 
      Об учреждении Кронштадтского благородного собрания в наших архивах сохранился лишь рассказ самого Бунина, прочтённый, по просьбе автора, известным литератором, Николаем Ивановичем Гречем, во время обеденного стола 6-го февраля 1842 года, в день 40-й годовщины со дня основания собрания. Из этоо рассказа извлечено ниже всё то, что существенно относится до учреждения собрания.
      «Испрошение дозволения на учреждение в Кронштадте благородного собрания, говорит Бунин, возложено было общими голосами на меня и лейтенанта Вас. Ник. Нордштейна ⁸⁾. Оживляясь приятной надеждой в успехе прелприятия, мы приступили к делу: в течение одной недели было уже подписавшихся более ста генералов, штаб и обер-офицеров. В сём случае оказали большое содействие бывший капитан над портом, генерал-лейтенант Телепнев, адмирал Тет и главный командир Ханыков. В течение одного месяца подписавшихся оказалось 140 человек».
      «При сём случае я имел счастие представить на усмотрение собрания, нарочно для сего прибывшего в депутатский дом, проект законов, который был прочитан и благосклонно принят всеми 140 господами подписавшимися особами; а как некоторые гг. адмиралы, бывшие членами прежнего клуба, присовокупили ещё некоторые статьи к законам, которые могли бы более утвердить прочность учреждаемого благородного собрания, то и оные были присоединены к законам».
      «Через неделю потом назначено было собрание вторичное всем тогда присутствующим для подписания законов и представления всего того господину главному командиру, Петру Ивановичу Ханыкову, для исходатайствования Высочайшего соизволения на открытие в Кронштадте благородного собрания. Законы были подписаны всеми 150 особами в январе 1802 года, и в то же время каждый внёс в общественную кассу на годичное содержание дома, обзаведение и прочие потребности по 15 р. ассигнациями; следовательно, в сборе оказалось 2 100 р. асс. Сумма сия вверена была для хранения мне и лейтенанту В. Н. Нордштейну, и положено было , доколе не последует Всемилостивейшее соизволение на открытие собрания, ограничиться подпискою 140 членов, в том предположении, что когда, с разрешения высшего начальства, назначен будет дом, в котором откроется благородное собрание, с того времени принимать в члены не иначе, как в законе сказано — баллотированием».
      «Адмирал Ханыков, тут же присутствоваший, принял на себя ходатайствовать по сему делу. Быв обнадёжены ходатайством почтенного своего главного командира, все ожидали успеха в исполнении своего доброго предприятия, в чём и не ошиблись; ибо оное увенчалось успехом 30 января 1802 года».
      «День сей более всех останется для меня незабвенным, а почему, то я осмеливаюсь объяснить оному причину. Надобно было так случиться, что 30 января, по случаю моего рождения, удостоили меня посетить к обеденному столу гг. адмиралы, капитаны и добрые товарищи, в числе 60-ти особ, и как в тот же самый день последовало кольцеобразное солнечное затмение, то драгоценные мои посетители собрались ко мне за 2 часа до обеда, чтобы заняться зрением величественного затмения, для чего по желанию их заготовлены были закопчёные стёкла. Перед окончанием затмения прибыли гг. адмиралы: Ханыков, Баратынский, Телепнев и Коробка; мы сели за стол, и я заметил, что Пётр Иванович что-то говорил с прибывшими с ним по секрету; а когда наступило время предложения мною первого тоста, то, вместо моей прислуги, явилось до 12 человек чужих людей; каждый из них имел по бутылке с шампанским вином; бокалы наполнились мгновенно, и неожиданные выстрелы пробок, наподобие выстрелов беглого огня, изумили меня и моих гостей. В сие самое время г. адмирал Ханыков, встал со стула, предложил гостям моим наполненные бокалы выпить за здравие той особы, которая обнаружится по прочтении им бумаги. С сим словом Пётр Иванович вынул из бокового кармана бумагу и поручил оную прочесть громко капитан-командору Коробке; при при сём случае все встали и при царствующей тишине прочтено было письмо г. морского министра П. В. Чичагова к адмиралу Ханыкову, в котором изъявлено было Высочайшее соизволение Благословенного Императора Александра I на учждение и открытие в Кронштадте благородного собрания, но не клуба, и в ознаменование Высочайшего Его Императорского Величества благословения повелено дать собранию депутатский дом с принадлежащими к оному службами».
      «Общий восторг был неизъясним, бокалы были осушены за здравие Царя Отца и громогласные ура! потрясали стены ветхого домика, в котором я занимал три комнаты. Адмирал Баратынский пропел со своими братьями с усладительною гармониею известный гимн «Коль славен наш Господь в Сионе».
      «По провозглашении потом тостов за здравие министра, главного командира, членов благородного собрания и меня, как новорожденного, тут же было положено известить на другой день всех членов в депутатский дом, для постановления дня, в который надлежало открыть собрание и для избрания старшин, и дорогие посетители возвратились в свои дома с утешительною новостью к своим семействам. Сей объяснённый мною случай доказывает нам, сколь возвышены были в чувствах наши добрые начальники, обращающиеся со своими подчинёнными, как нежные родители с детьми в кругу своего семейства. Адмирал Ханыков, получив письмо министра накануне 30 января, не обнаружил оного никому, в том намерении, чтобы тем обрадовать многих в тот день, в который назначен был у меня обеденный стол. А что я был такое? не блее , как лейтенант. Вот истинная награда, которая служит великим поощрением каждого с усердием служащего. Надобно заметить и то, что прислуга, появившаяся ко мне с шампанским, есть придуманный, кстати, дар новорожденному от гг. Баратынского и Телепнева».
      «На другой день, то есть 31 дянваря 1802 г., гг. подписавшиеся члены утром собрались в сей самый дом, избрали старшин, а именно: вице-адмирала Коробку, Трескина, генерал-майора Шаркова, капитанов Малеева, Быченского, Лукина, Фон-дер-Флита, лейтенантов Бунина, двух братьев Нордштейн и Трескевича, и положили открыть собрание 6 февраля 1802 года. На меня возложено: немедленно отправиться в С.-Петербург, закупить всё нужное для обзаведения и меблирования дома благородного собрания, приискать эконома, купить бильярд и прочее, и одеть в ливрею швейцара, и на первый случай двух человек лакеев; а Нордштейну поручено нанять прислугу, принять и разместить по комнатам и кладовой привезённые из С.-Петербурга мебель и обзаведение, а в особенности озаботиться приготовлением к 6-му февраля обеденного стола на 140 персон. В исполнение чего, я того же 31 января отправился в С.-Петербург с данными мне 2 100 р. асс. , и в течение трёх суток закупил и отправил в Кронштадт мебель для всех комнат, зеркала, люстры, бильярд, столовое бельё, фаянсовую, фарфоровую и хрустальную посуду, столовые приборы и серебро на 60 персон, употребя на сие 2 000 р. и частию на кредит, от купцов мне вверенный. Таким образом, всё было по местам: прислуга была одета в форменные ливреи 4-го февраля, а 6-го числа того же февраля гг. члены Кронштадтского благородного собрания, в числе 140 человек, отслужа с водосвятием молебен в гостиной зале, петый протоиереем Нугиевым, торжествовали открытие собрания обеденным столом и положили в сие число праздновать ежегодно день открытия собрания обеденным столом, который столь быстро совершился в первый раз, что можно приписать сие одной пылкой деятельности молодости тех, на коих возложено было устройство первого торжества; но как на первый случай недоставало столовых приборов и серебра, то оными снабжены были , а также и прислугою, от гг. адмиралов и зажиточных семейных гг. членов собрания. В тот же день положено, чтобы каждогодно 6 февраля избираемы были вновь старшины общим всех членов баллотированием, уполномочивая их в срогом наблюдении за исполнением постановлений, в законах изъяснённых. С тех пор до настоящего времени (1842 г.) Кронштадтское благородное собрание состоит в непоколебимости. Семь лет сряду я имел счастие быть избранным старшиною, а по оставлении мною морской службы, и именно в 1808 году, почтенные гг. члены морского собрания постановили признавать меня, где бы я ни находился, непременным членом Кронштадтского благородного собрания».
 
      В течение 56 лет, до 1858 года собрание помещалось в среднем этаже Минихова дома. Помещение это имело 24 окна на улицу и заключало в себе: столовую, буфетную, газетную, две бильярдные, две гостиные и танцевальный зал, который был в два света хорами вокруг. Печи в нём были изразцовые, голландские, стены и полы до начала 40-х годов крашеные, а в 40-х годах стены зала обделаны были под белый мрамор, а крашеный пол заменён паркетом. Парадный вход был с Петровской площади. Всё помещение было тесновато, освещалось первоначально одними свечами, горевшими в люстрах и стенных жирандолях, а позже, с 40-х годов, и лампами, сперва масляными, а потом керосиновыми и газовыми ⁹⁾.
 
      Прислуга была казённая, т. е. за чистотою, отоплением и освещением комнат наблюдали матросы, отчисляемые от своих команд в числе 6 — 8 человек для постоянной службы при собрании; кроме них, имелось ещё 6 официантов из вольнонаёмных, облекавшихся при торжественных случаях в ливрейные фраки, заводимые от собрания. Швейцар тоже был вольнонаёмным и имел ливрею из голубого сукна, сшитую по воротнику и обшлагам широким серебрянным галуном, и черезтплечо — бандальер из тоо же широкого галуна.
 
      Со времени учреждения собрания и до 1842 года посетители при входе снимали и клали свои шинели в особо устоенные ящики (рундуки), но с 1842 г., по постановлению старшин, заведены были для хранения верхнего платья вешалки с номерами.
      Для курильщиков в клубе имелись сигары и трубочный табак, а для играющих: шашки, шахматы, карты и «китайские» бильярды.
 
      Так как в 20-х годах Петербургская пресса не изобиловала периодическими изданиями, то собрание первоначально имело в газетной комнате только журналы: «Сын Отечества», «Северный Архив» и «Вестник Европы», из газет же — «С.-Петербургские» и «Московские Ведомости». В 30-х и 40-х годах клуб получал газеты «С.-Петербургские Ведомости», «Северную Пчелу», «Русский Инвалид», «Сенатские Ведомости», «Художественную Газету», и из журналов — «Сын Отечества», «Северный Архив», «Военный Журнал» и «Библиотеку для Чтения». В газетной комнате сохранялась копия правил собрания для обязательного сведения его членов. В зале же, на двух досках, значились имена старшин и имя дежурного старшины.
 
      «Баллотация» (как тогда называли) для выбора 12 чел. старшин производилась сперва шарами, но с 30-х годов особыми билетиками с именами избираемых за подписью каждого члена, опускавшимися в запечатанную старшинами кружку, которая выставлялась в клубе накануне 6 февраля, перед ежегодным собранием общества. По этим билетикам или запискам, в порядке большинства голосов, избирались старшины и равное число кандидатов к ним.
 
      Правилами собрания ¹⁰⁾, по тесноте помещения, число членов ограничивалось тремя стами.
 
      Вечерние собрания и обеды происходили каждый четверг (до 1845 г.), независимо от ежедневного посещения клуба его членами; балы и маскарады назначались не чаще, как два раза в месяц. Печатные извещения или объявления о балах и маскарадах развозились по Кронштадту швейцаром собрания заблоговременно, и на эти разъезды, как и на проезд в Петербург, клубом ассигновывалось: по Кронштадту до 3-х р. асс., а в Петербург и обратно до 5 р. асс. Впрочем поездки швейцара в Петербург стали практиковаться с того времени, когда открылось правильное пароходное сообщение между Петербургом и Кронштадтом, т. е. с 1816 года; а до пароходного сообщения иногородных посетителей в бальные дни было всегда очень мало; особенно ощущался недостаток дам, вообще неохотно посещавших клуб в первые годы по его учреждении. В виду этого, даже в 30-х годах существовал § правил, допускавший каждому члену клуба приглашать на балы и концерты неограниченное число дам, с предъявлением лишь старшинам лишь имён особ, делавших собранию честь своим посещением. Но и эта мера не всегда достигала цели. Случалось, что назначаемые балы и отменялись за неприбытием дам. Бал открывал обыкновенно дежурный старшинапольским, если в числе присутствовавших не было старшего лица. Музыканты брались сперва из флотских экипажей, а с 30-х одов хор бальной музыки посылался из учебно-морского экипажа, которому и производилась плата по 20 руб. асс. за вечер; но с 1844 года, в виду требования учебным экипажем удвоенной платы, собрание по ограниченности средств, стало брать на балы и вечера снова хоры флотских экипажей.
      Случалось, что, за теснотою помещения, концерты давались от собрания и взале городских присутственных мест, на что собрание расходовало до 300 р.
      Вообще собрание не щадило издержек там, где надеялось доставить своим членам и гостям эстетическое наслаждение. Так, напр., за концерт, данный в 1842 г. известным скрипачём г. Савари, вместе с другими артистами, собрание заплатило 1 000 р. асс. И такой расход не был исключительным.
 
      До 1836 года годовая членская плата была 20 р. асс., а с этого года — 25 р. асс. В 1835 и в 1845 году собрание издавало новые правила и, напечатав их, раздавало всем членам собрания при их поступлении. В сущности, кореных изменений в новых правилах против прежних не было; заменена членская плата вместо счёта на ассигнации, счётом на серебро (7 руб. сер.), да относительно вновь производимых мичманов допущено облегчение: в течение первого года им предоставлялось пользоваться правом гостя бесплатно, тогда как прежними правилами они обязывались вносить в первый по выпуске год по 5 р. асс. Перемене подверглось и время вечерних собраний: вместо одного раза в неделю — по понедельникам и по четвергам, причём во время обеденного стола по четвергам постановлено было приглашать флотских музыкантов с платою из общих сумм собрания по 3 руб. сер. , если обедающих не менее 15 человек. Плата с члена за обед назначалась в 50 коп.
 
      В 1855 году, по постановлению старшин, были сделаны нижеследующие дополнения к тому § правил, который относился до приглашения членами дам на балы в неограниченном числе.
      1. «Никто из членов не может вводить на балы и танцевальные вечера дам или девиц, принадлежащих к семействам лиц, не имеющих права быть членами благородного собрания, как в Кронштадте живущих, так и иногородных».
      2. «Не дозволяется также вводить в собрание и семейства тех лиц, в Кронштадте живущих, кои, имея право быть членами, не пожелали правом этим воспользоваться; ибо совершенно от них зависит доставить своему семейству удовольствие посещать собрание, через внесение себя в список членов его».
      3. «Вдовам и дочерям лиц, бывших при жизни своей членами собрания, выдавать по желанию их для приезда на балы и танцевальные вечера годовые билеты бесплатно».
 
      По приходо-расходным документам Кронштадтского благородного собрания за первую половину истекшего столетия видно, что наибольшее число членов собрания достигало 300 человек; но обыкновенно их бывало не свыше 200, а чаще и значительно менее. Поэтому и денежный приход всегда колебался между 6 и 4 т. руб. асс., при таковом же расходе.
      Несмотря на сравнительную скудость этих денежных средств, собрание уже и в рассматриваемый первый период своего существования доставляло своим членам такие приятные и полезные удовольствия, о которых большинство и особенно молодые офицеры, при тогдашнем ограниченном денежном содержании, едва ли могли бы мечтать помимо собрания.
      Библиотека ¹¹⁾, балы, концерты и вечерние собрания имели серьёзное воспитательное значение, способствовали единению членов морской семьи и не только не нарушали, но укрепляли взаимные отношения, соответствующие духу и требованиям морской службы.
 
      Собрание не оставалось безучастным и к жизни, протекавшей вне стен его.
      Бедствия от часто случавшихся в Кронштадте пожаров находили всегда горячий отклик в сердцах моряков, спешивших устраивать вечера с благотворительною целью, чтобы посильною лептою оказать помощь нуждающимся, о чём красноречиво свидетельствуют документы собрания.
 
      В 1817 году собрание, по удостоверению И. П. Бунин, было осчастливлено посещением Государя Императора Александра I, вместе с Прусским Королём Вильгельмом III. Их Величества были встречены в собрании старшинами: Ширковым, Быченским и Колокольцовым.
 
      В 1827 г., по воле Государя Императора Николая I, в ознаменование Монаршего к морякам благоволения, было устроено в верхнем этаже того же здания, над помещением собрания, в трёх комнатах, особое Императорское помещение на случаи прибытия и пребывания в Кронштадте Его Величества. Помещение это занято было впоследствии канцелярией главного командира порта.
 
      Наступил 1852 год — год исполнившегося 50-летия Кронштадтского благородного собрания. Предполагалось торжественно отпраздновать полувековой юбилей.
 
      Основателем собрания, И. П. Буниным, была составлена заблаговременно соответствующая программа. Ко дню юбилея был заказан художнику Ершову портрет И. П. Бунина, чтобы украсить им одну из комнат собрания.
      Но главный командир кронштадтского порта, вице-адмирал Г. И. фон-Платер, только что назначенный после умершего адмирала Ф. Ф. Беллинсгаузена, не одобрил программу юбилейного праздника, составленную Буниным, которому он, по-видимому, не сочувствовал.
 
      Старшины собрания переделали программу и поднесли её главному командиру, на утверждение, в следующем виде:
      1. Сделать приглашение на юбилейный обед, через старшину: Его Светлости начальнику главного морского штаба и адмиралу П. И. Рикорду; через письма: И. П. Бунину, П. А. Колзакову, Л. О. Богдановичу, Л. Л. Гейдену, П. Ф. Анжу, В. И. Маслову, В. П. Иванову, Н. П. Епанчину и В. П. Романову.
      2. При приглашении И. П. Бунина, послать к нему, как основателю клуба, его портрет, при письме от старшин, приличном этому обстоятельству.
      3. Украсить клуб флагами, оружием, цветами и транспарантом с надписью года учреждения Кронштадтского благородного собрания.
      4. Обед по случаю юбилея клуба — по 3 руб. сер. с персоны.
      5. Тосты провозглашаются:
            а) За Государя Императора; при этом тосте «Боже Царя храни» исполнят музыка и певчие.
            б) За Великого Князя Генерал-Адмирала.
            в) За начальника главного морского штаба.
            г) За главного командира кронштадтского порта.
            д) За возобновителя Кронштадтского благородного собрания И. П. Бунина; перед этим тостом должно прочитаться определение старшин о выборе его навсегда в почётные члены, также и г. Вилькинса, его сверстника, в почётные гости.
            е) За здравие гостей.
            ж) За процветание Кронштадтского благородного собрания.
      6. Просить г. лейтенанта Головина написать стихи на юбилей клуба и напечатанные раздать всем присутствующим.
      7. Старшины Кронштадтского благородного собрания имеют честь покорнейше просить почётных старшин почтить общество принятием на себя очередной обязанности главных дежурных по собранию.
      8. В распорядители юбилейного обеда предлагаются старшины: И. П. Никонов, Д. И. Кузнецов, Я. И. Ляпунов, П. В. Соловцов, Н. А. Давыдов и П. А. Шевалдин.
 
      Вице-адмирал Платер не одобрил и этой программы. Созвано было новое собрание старшин, на которое явились и почётные старшины: З. З. Балк 1-й, Д. П. Замыцкий и И. П. Епанчин 2-й.
 
      На этом собрании начальник штаба Свиты Его Императорского Величества, контр-адмирал Н. А. Васильев, предложил отложить празднование юбилея, ввиду недавней смерти почётного старшины, бывшего главного командира, адмирала Беллинсгаузена. Это предложение было принято, и постановление старшин формулировалось следующим образом:
      1. По случаю недавней кончины многоуважаемого адмирала Фаддея Фаддеевича И по общему сочувствию к этой потере, обед 6 февраля и празднование пятидесятилетия клуба отменить до другого времени и о сём определении представить на благоусмотрение г. Военного Губернатора через дежурных старшин.
      2. Написанный портрет И. П. Бунина отправить к нему 6 февраля, при приличном письме, с уведомлением об избрании его навсегда в почётные члены.
      3. Г. Вилькинсу, 50 лет постоянному члену Кронштадтского благородного собрания, написать письмо об избрании его также навсегда в почётные гости.
      4. Старшины Кронштадтского благородного собрания, чтобы ознаменовать пятидесятилетие его существования постановлением, которое давало бы большую значительность всем общественным собраниям, покорнейше просили гг. почётных старшин дозволить приглашать их присутствовать поочерёдно на всех собраниях общества, принимая на себя звание почётного дежурного старшины. Гг. почётные старшины изъявили на это своё согласие».
      Следовали подписи почётных и других старшин.
 
      Этим постановлением главный командир остался очень доволен и утвердил его.
 
      Письмо к И. П. Бунину от 31 января, при котором посылался заказанный собранием портрет, было следующего содержания:
      «Его Превосходительство Иван Петрович Епанчин передал нам почтеннейшее письмо Ваше. Прочитав его в общем собрании, мы с особым удовольствием увидели новое доказательство Вашей постоянной внимательной заботливости о нашем обществе. Искренно желали бы мы теперь же исполнить предложения Ваши; но препятствия к этому встретились в настоящую минуту только в одной важности обстоятельств».
      «Недавняя кончина всеми уважаемого адмирала Фаддея Фаддеевича оставила во всех слишком сильное впечатление. Товарищи, сослуживцы и подчинённые покойного адмирала не могли бы принять участия с нами в торжестве, как бы скромно оно ни было, и воспоминание о недавней потере набросило бы грустную тень на пиршество наше. Полувековой юбилей не так празднуется. День этот должен быть общим праздником, чтобы каждый получил свою долю общей радости. Сообразив все эти обстоятельства, гг. старшины в общем собрании, на которое были приглашены и гг. почётные старшины, решили: обеденный стол, долженствовавший быть 6 февраля, отложить на некоторое время, дабы дать остыть первому впечатлению после понесённой нами утраты. Но избрание старшин не отменяется; оно будет по-прежнему произведено 6 февраля».
      «Как постоянный, пятидесятилетний наш сочлен, подавший первую мысль и принявший в 1802 году самое горячее участие в возобновлении нашего благородного собрания, Вы избраны, по единодушному желанию всех членов, почётным членом Кронштадтского благородного собрания навсегда с 6-го февраля 1852 года, дня его 50-летия».
      «Желая ещё сильнее выразить общую признательность, гг. члены решили, вместе с билетом почётного члена, послать Вам Ваш портрет. Пусть он свидетельствует о той душевной признательности и уважении, которые питает к Вам общество моряков; пусть будет он в потомстве Вашем памятником того, что общество всегда ценит и глубоко сочувствует полезной услуге, ему оказанной».
      «Когда будет назначено юбилейное торжество, мы приятною обязанностью себе поставим принять в соображение предложения, изъяснённые в почтеннейшем письме Вашем.Мы твёрдо убеждены, что в день торжества увидим Вас в кругу нашем, и тогда лично передадим Вам, при радостных кликах, все наши искренние благие желания, все чувства любви, уважения и глубокой признательности, как сочлену нашему и возобновителю благородного собрания».
      
      Старшины: Никонов. Давыдов. Тверитинов. Шевалдин. Бычков. Горковенко. Кузнецов. Зенков. Ляпунов. Баженов. Соловцов. Зеленой.
      
      На письмо это Бунин писал следующий ответ от 15 февраля:
      
      Милостивые Государи!
      Согласно выражений, изъяснённых в обязательном для меня письмеко мне гг. старшин Кронштадтского благородного собрания, от 31 числа минувшего января ( при котором прислан мне в дар портрет мой), между прочим сказано, чтобы оный «свидетельствовал о той душевной признательности и уважении, которое питает ко мне общество моряков, и чтобы оный портрет оставался в потомстве моём памятником того, что общество всегда глубоко сочувствует и ценит полезную услугу, обществу мною оказанную».
      Полагая, что при портрете моём, который я имел счастие получить в дар на память моему потомству, долженствует быть надпись, которая служила бы свидетельством оному о благоволении ко мне всенаилюбезнейших моему сердцу моряков, приемлю я смелость повергнуть на уважение гг. Старшин и Членов проект, изъясняющий таковую надпись, которая могла бы быть выражена на металлической доске и приделана к раме портрета. Испрашивая на сие разрешение г. членов Кронштадтского благородного собрания, предоставляю им изменить надпись, мною составленную, по их благоусмотрению.
      С глубоким почтением, истинным уважением и постоянною приверженностью, имею честь быть
      Милостивые Государи
 
            Всепокорнейшим слугою
 
                  Иван Бунин.
 
                        15 февраля 1852 года.
      
      Проект надписи к портрету.
 
      Старшины и члены Кронштадтского благородного собрания, в изъявление уважения и признательности к Ивану Петровичу Бунину, поднесли ему портрет его 6 февраля 1852 года, в день пятидесятилетнего существования оного, как учредителю сего собрания в 1802 году, и единодушно признали его с 6 февраля сего 1852 года постоянным почётным членом Кронштадтского благородного собрания ¹²⁾.
      
      Вскоре был вторично возбуждён вопрос о постановке портрета Бунина в одной из комнат собрания: 29 февраля состоялся всеподданнейший доклад начальника главного морского штаба, князя А. С. Меншикова, об этом желании старшин и членов Кронштадтского благородного собрания, а 15 марта о последовавшем Высочайшем разрешении был уведомлен главный командир порта, который со своей стороны известил о том старшин собрания.
      
      
      Тогда старейшины ответили на вышеприведённое письмо Бунина нижеследующим:
      
      Милостивый Государь
      Иван Петрович!
      
      18 марта господин главный командир вице-адмирал Платер сообщил старшинам Кронштадтского благородного собрания отношение инспекторского департамента от 15 марта N° 350, в котором сказано: «Государь Император Высочайше повелеть соизволил: дозволить Кронштадтскому благородному собранию поместить на стене одной из зал собрания портрет первоначального учредителя статского советника Бунина».
      О сём дозволении старшины имеют честь уведомить Вас, Милостивый Государь. По причинам, независящим от старшин, дозволение это не было получено к 6 февраля, и даже успех сего был под сомнением. Не желая пропустить день пятидесятилетия учреждения клуба, не ознаменовав его выражением своего уважения и признательности к его учредителю, мы решились послать к Вам портрет Ваш, предназначенный для клуба. По получении ответного письма, в котором Вы изъявили желание сделать к нему надпись, дело о том, чтобы иметь Ваш портрет в клубе, приняло благоприятный оборот, и наконец, усиленные старания старшин увенчались успехом. Вот причина, по которой старшины дозволили себе замедлить ответом на Ваше письмо от 15-го февраля.
      Засим, свидетельствуяВам своё глубокое почтение, старшины обращаются к Вам с покорнейшею просьбою сообщить для благородного собрания историю его учреждения, чтением которой Вы так умели заинтересовать всё общество несколько лет тому назад, во время обеда 6-го февраля ¹³⁾.
      Следуют подписи.
      
      Портрет Бунина, возвращённый в благородное собрание, был торжественно водворён в столовом зале с надписью на позолоченной доске:
      
      Учредитель Кронштадтского благородного собрания в 1802 году.
      
      Чтобы — как сказано в письме старшин к Бунину — «иметь вас, так сказать, всегда присутственным между нами». В то же время постановлено было сделать для билетов и объявлений уменьшенную печать с тою же надписью, что и на портрете. Юбилейный же обед, отложенный до 9 апреля, так и не состоялся за малым числом подписавшихся.
 
      Между тем, после полувекового пользования, помещение благородного собрания в Миниховом доме потребовало к 1854 году капитального ремонта. Но в это время, как известно, началась Крымская война, вызвавшая такую напряжённую деятельность со стороны морского министерства, что уже было не до клубных дел. Вопрос о благоустройстве собрания отложен был до лучших обстоятельств.
      Эти лучшие обстоятельства не замедлили обнаружиться по окончании войны, когда во главе морского управления стал Его Императорское Величество Великий Князь Константин Николаевич в должности Управляющего морским министерством и флотом и в звании Генерал-Адмирала. Его светлый, просвещённый взгляд обнял все учреждения морского ведомства и, путём важных преобразований и нововведений, вызвал их к новой, живой и более плодотворной деятельности.
      
 

  Портрет И. П. Бунина

  Император Александр I

  Помещение Кронштадтского морского собрания
  на Б. Екатерининской улице

  Император Николай I